Олег Верещагин - Красный вереск [За други своя!]
— Крик? — эхом откликнулся Йерикка. — Нет, ничего. А вы, ребята?
Посыпались отрицательные ответы. Мальчишка хмыкнул:
— То ли сплю… Вопль приснился, да дикий такой…
Йерикка смотрел на Краслава с непонятным Олегу беспокойством. Тот поддернул плати и, судя по всему, в самом деле решил уснуть. Вновь установившееся молчание нарушил Морок:
— Стать, то сирин орала?
— Дошел, — пробормотал Йерикка. А Гоймир выругал Морока:
— Смолкни, пусто тебе быть!.. Приснилось ему что, вот и все!
Снова стало тихо. Дождь шуршал по листьям и плащам, но мальчишки, греясь друг о друга, постепенно начали задремывать. Олег тоже уснул, привалившись к плечу Йерикки, который и разбудил друга минут через сорок.
— Что такое? — осипшим голосом спросил Олег. Он сообразил, что не спят уже многие, а сидящие с краю внимательно всматриваются в облачную муть, выставив оружие.
— Ходит кто-то, — тихо пояснил Йерикка. — Сперва по осыпи… потом там, по скалам, по сосняку…
Олег почувствовал, что его продрало морозом. Помимо воли он уставился в туман, стараясь рассмотреть там что-нибудь. Но было неподвижно и тихо — лишь дышали ребята, да вдруг отчетливо и странно застучали камешки на осыпи.
Странно — почтя два десятка смелых, сильных, хорошо вооруженных ребят, не боявшихся ни рукопашной, ни численного превосходства, врага, превратились в напуганных детей перед чем-то, бродившим вокруг. Всем в головы полезла разная мистика. Казалось, что кто-то внимательно и недобро рассматривает их из тумана… а главное — отлично видит не только ребят, но и их страх. Кто-то уже бормотал заклинание.
— Скаж, — тихонько шепнул Гоймир, — скаж уводничий, и все тут…
Но в голосе его не было уверенности. И Олега словно под ребра толкнули.
— Пойду-ка посмотрю, — сказал он и, перехватив автомат, начал выбираться наружу.
Пример — великое дело, да и трудно трусить, когда твой друг уже преодолел страх. Горцы начали выползать следом.
— Слышите?! — вдруг резко выпрямился Краслав: — Ну, этот час слышите?
Все замерли. Снова щелкали камни, и Гоймир зашипел:
— А то… Понову на осыпи…
— Йой, нет! — со злым нетерпением бросил Краслав. — Крик!
— Да тебя! — раздраженно и испуганно пробормотал кто-то. — Тут и то… — он не договорил, но явно хотел сказать «страшно». Однако, все вновь прислушались. Сейчас стояла полнейшая тишина, звонкая, как хрусталь. Облачная вата плыла словно сама по себе, обтекая замерших с оружием в руках парней.
Олег почувствовал, что ему не хочется идти навстречу чему-то неизвестному сквозь эту мокрую муть. Но и трусить, отступать — было не в его стиле. Держа автомат наперевес, он шагнул вперед.
— Вольг, пожди, — окликнул его Краслав, — я…
Резкий, отрывистый и страшный треск винтовочного выстрела прозвучал, казалось, совсем рядом. Стреляли на голос, очень точно. Бедняга Краслав вдруг завертелся на месте, как часто бывает при попадании в голову — и грохнулся на камни. Однако, неожиданно поднявшись, — из головы черным ручейком бежала кровь, — он выкинул руку куда-то в направлении ручья и закричал чужим, деревянно-скрипучим голосом:
— Гляньте, гляньте, она плачет!
Горлом у мальчишки хлынула дымящаяся розовая пена, и он, упав снова, быстро и часто задергался.
Все услышали уже знакомый звук — щелканье камешков, только на этот раз — частый и еще более быстрый, кто-то убегал вверх по осыпи.
Гоймир начал стрелять первым и, кажется, сразу же попал, но и другие били туда же, вспарывая туман кипящими следами трасс. Что-то с шумом покатилось по осыпи, горцы бросились на звук.
Уткнувшись лицом в щебень, под низом осыпи лежал, раскидав руки и ноги, хобайн — мертвый, как камни вокруг, в него попали не меньше десятка пуль, и сверху, от того места, где он упал, тянулись быстро размываемые дождем кровавые следы. Рядом, мокро поблескивая вороненым стволом, валялась снайперская винтовка — такая же, вспомнил Олег, как у убитой им в Древесной Крепости девчонки.
— От своих отбился, надо стать, — сказал Гоймир, — вытропил нас, следил, а тут мы вышли — не удержался… Что тебя понесло?!
Олег замер, неверяще глядя на Гоймира. До него не сразу дошло, что тот его фактически обвиняет в гибели товарища!
— Ты хочешь… — медленно начал он, но Резан хмуро перебил:
— Будет, Гоймирко. Глупство это.
Неизвестно, что и кто сказал бы дальше, но подошедший Йерикка сообщил:
— Краслав мертв.
Спорщики сразу замолкли, уставившись себе под ноги. Смерть Краслава была до совершенства нелепой — пуля, пушенная в тумане на звук, только потому, что мальчик не вовремя заговорил.
— Пошли, нечего на дожде стоять, — нарушил тишину Йерикка.
Все разом, посмотрели на невидимое небо. Надо же, а они и перестали замечать, что идет дождь… Молча и неспешно двинулись к стоянке.
Йерикка задержался возле закинутого плащом тела. Олег остановился тоже, пиная камешки ногой.
— Умер сразу, — глухо сказал Йерикка. — Не знаю, как он еще разговаривал…
— Эрик, — начал Олег, — неужели…
— Нет, — ответил Йерикка, поправляя плащ на пробитой голове Краслава.
— Что? — удивился Олег.
— Ты ведь хотел спросить, не виноват ли в смерти Краслава? Нет, не виноват. Это просто пуля.
— Утешение, — вздохнул Олег, глядя на мокрый плащ, тяжело облепивший лежащее тело. Там, где лицо, плащ поблескивал, промокший не от воды, а от крови. — Знаешь, Эрик, я дома часто не делал разных мелочей, которые мне поручали родители. Лень было. Хочешь скажу, почему? Я был уверен, что это все равно сделают за меня. А здесь мы делаем вещи, о которых я и помыслить не мог. И не жалуемся, потому что никто за нас этого делать не станет. Ни-кто…
Йерикка кивнул, но вид у него был отсутствующий, и Олег не понял — его словам кивал Йерикка, или каким-то своим мыслям. А рыжий горец внезапно сказал:
— Желя… помнишь, Краслав все талдычил, что слышит крики?
— Ну?
— Он слышал, как кричала его Желя, — ответил Йерикка. Олег недоуменно посмотрел на него, но Йерикка предельно серьезно продолжал: — Карна перерезала нить Огнивы. Желя это почувствовала и закричала. А Краслав ощутил, так бывает.
— Да ну, — только и смог сказать Олег.
— Говори, что хочешь, — торжественно и непреклонно заявил Йерикка. — Помнишь, он кричал еще, что видит, как она плачет? Это ведь он уже ОТТУДА кричал.
Олегу сделалось не по себе, и он возразил:
— Попадет бронебойная в башку, еще и не такое увидишь…
Но Йерикка только покачал головой. Он больше не был расположен об этом говорить…
…АКМС Краслава с подствольником взял себе Морок.
* * *— А жрать охота, тупиком Перуновым клянусь, — вздохнул Богдан.
— Заткнись, а? — попросил его Олег. Есть хотел и он, причем так, что живот просто-таки непрерывно ныл тупой болью.
— Замолкните все, — приказал Гоймир. — Я-то не меньше вашего хочу!
Олег, выбирая место, куда поставить ногу на мокрой осыпи, вдруг подумал, что и он сам, и остальные здорово изменились. Раньше они чаще шутили, подкалывали друг друга, мечтали, болтали на разные темы, не касающиеся войны… Последнее время они воевали, спали, ели и шли. Шли — больше всего и молча. А если говорили — то о еде и войне. Или ругались по мелочам внезапно и зло, вспоминая старые обиды, которые, если подумать, и одного-то чиха не стоили. И даже учебные схватки вдруг превращалась в настоящие поединки со злыми выдохами и ударами, выворачивающими кисти.
Трофейную рацию пришлось бросить — они не знали, что в чете Горда один парень, поссорившись с лучшим другом из-за места у костра, зарубил его ударом меча. И тут же, осознав сделанное, бросился на меч сам…
Еще несколько чет были вынуждены уйти из зоны боев — люди оказались предельно измотаны, больны от усталости… Чету Гоймира спасали от чего-то подобного сразу несколько обстоятельств: личный пример и твердое руководство Гоймира, настойчивая жесткость Йерикки, полное хладнокровие Олега в любых обстоятельствах, талант Гостимира. И все-таки, оглядываясь и осматривая лица друзей, Олег отмечал, что с них сошла значительная часть человеческого.
"Так вот что самое опасное, — думал Олег. — Война стирает с человека… самого человека. Наверное, не всякая война, а именно такая. Непрерывная… Род и все боги, пусть никто и никогда не оценит того, что мы сделали, пусть о нас вообще забудут, но если после всех этих мук мы еще и ПРОИГРАЕМ!.. Над этим можно будет посмеяться вдосталь. Жаль, что в здешнем пантеоне нет никого вроде Локи (1.) — это было бы по его ведомству, а то Кашей больно серьезен для такого прикола…"
Оценивая свои чувства, он приходил к выводу, что перестал бояться смерти. Причем — не как раньше, когда он слабо представлял себе, что это такое. Познакомившись с нею довольно близко во всей ее неприглядности, он не начал ее бояться. Скорей — гордился тем, что идет октябрь, они уже столько отплясывают трепака с Белой Девкой — и живы. И сражаются. А значит — враг не движется вперед. Только это могло иметь значение.
